— Полноте, да вы его совсем не знаете! Уже много лет вы не то что не говорили с ним, вы его даже не видели. Ведь, как все колониальные чины, он поспешил отправить свою юную дочь в метрополию, чтобы уберечь ее от влияния презренных туземцев. Вам никогда не приходило в голову, почему вас охотно принимают в здешнем обществе, хотя ваш отец вор? Я вам скажу: потому что он украл не у англичан. Ограбь он «белую кость», стопроцентных англичан, как это делаю я, вы бы здесь и шагу не смогли ступить, не получив плевка в лицо. Но ваш благородный папочка обокрал всего лишь «черномазых», так что в этом позорного?

Она снова попыталась его ударить, но он крепко держал ее руку.

— Да, я здорово ошиблась, приняв вас за Кэмерона, — воскликнула она, кивком головы откидывая назад упавшую на глаза прядь волос. — В отличие от вас, мой друг понял бы меня с полуслова. Отважный и благородный, он был воплощением всего самого лучшего в английском характере, и я хотела бы только одного: быть похожей на него. Впрочем, боюсь, вам этого не понять. И вообще, пообщавшись с вами, я даже засомневалась — есть ли в итальянском языке слово «благородство» или такого понятия не существует? Вы удачно выбрали себе имя, вы действительно новое воплощение Макиавелли, а никакой не Кэмерон. И знаете, я даже рада, что ошиблась. Страшно подумать, что мой друг мог превратиться в такое циничное чудовище, как вы!

Ее обвинительная речь гулким эхом разнеслась по ангару. Авели, продолжавший держать запястье Китти, смерил ее язвительным взглядом.

— Тогда мне вас жаль, — ответил он, — потому что ваш Кэмерон выдуманный, насквозь фальшивый. Нет, голубушка, я не какой-нибудь святоша, а реальный человек.

— Не стоит повторять, теперь я и сама это вижу. Кэмерон не вел бы себя так жестоко и грубо, как вы.

Граф снова окинул взглядом ее раскрасневшееся лицо.

— Интересно, что бы ваш благородный Кэмерон сказал о том, как вы претворяете в жизнь ваши общие идеалы? — проговорил он задумчиво и вдруг добавил негромко, совсем другим тоном: — Не знаю, киска, как твой друг Кэмерон, а я терпеть не могу, когда хорошенькие женщины строят из себя страдалиц, поэтому возьму тебя прямо сейчас, здесь, на этом грязном полу — я не привередлив. Можешь сколько угодно фыркать и запускать в меня свои коготки, мне это даже нравится!

Он медленно притянул ошарашенную девушку к твердой мускулистой груди и поцеловал. Китти попыталась отвернуться, но он не позволил, схватив ее свободной рукой за волосы, и снова поцеловал. Она стала бороться, желая только одного — поскорее освободиться и забыть этот кошмар. Ей было стыдно, что Авели, циник и негодяй, сумел отлично почувствовать ее слабость.

— Останься твой Кэмерон в живых, целовал бы он тебя так сладко, как я? — спросил граф.

— Кэмерон бы никогда не посмел…

— Ну разумеется, куда ему, этому прекрасному принцу из девчоночьих грез. Он должен быть безупречным джентльменом, не так ли? И ты презираешь меня за то, что тебя влечет ко мне помимо твоей воли, и за то, что я хочу этим воспользоваться…

— Да! — выдохнула Китти.

— И поэтому ты поцеловала меня только что так, как не всякая женщина поцелует любимого мужчину? Или ты просто устала поклоняться мощам святого Кэмерона и тебе захотелось настоящего мужчины из плоти и крови?

Китти не успела ответить — он снова впился в ее рот с яростной силой, лишив дыхания, заставив ее сердце биться так, что оно, казалось, вот-вот выскочит из груди. Девушка снова попыталась его оттолкнуть, но жар его ласк растопил ее гнев. Она почувствовала, что больше не может ему сопротивляться. Она просто тонула в его поцелуях, растворялась в его объятиях. Кулаки, которыми она упиралась в его грудь, разжались, и Китти, застонав от досады на свою слабость, стала отвечать на поцелуи этого ужасного человека. Недавний гнев, только что пережитое унижение, все чувства, обуревавшие ее девственную душу, смешавшись, породили мощное влечение плоти, совершенно затмившее жажду мести. Голова у Китти закружилась, как бывало, когда она набирала высоту во время полетов или карабкалась по стене под крышу высокого дома…

«Авели не Кэмерон, он чужой, чужой», — билось в ее затуманенном мозгу. Почему же мысли о нем преследуют ее с самой первой их встречи, почему она не в состоянии сопротивляться его властной силе?

Граф притиснул ее всем телом к фюзеляжу аэроплана, и Китти сквозь одежду почувствовала, как вздымается его могучая плоть. Он продолжал ее целовать, спускаясь все ниже, нашел губами узкую полоску кожи между складками шарфа и приник к ней. Китти откинула голову и судорожно вздохнула, потом обхватила руками его голову и всхлипнула.

— Разве святой Кэмерон смог бы доставить тебе столько удовольствия? — пробормотал Авели, стаскивая с нее куртку и расстегивая блузку. — Ты можешь представить себе, чтобы он ласкал тебя так, как я?

Его рука нежно стиснула обнажившуюся грудь девушки, и Китти застонала от переполнявшей ее страсти.

— Да, милая, да, — пробормотал он, — я хочу, чтобы ты мечтала мне отдаться, потому что собираюсь сейчас трахнуть тебя так, чтобы ты забыла обо всем на свете…

Китти вздрогнула от грубого слова, впрочем, в его устах даже оно прозвучало не пошло, а эротично, возбуждающе. Его бормотание походило на завораживающее заклинание. Китти закрыла глаза, чувствуя, как руки Авели стянули с нее брюки, а его влажные горячие губы приникли к ее соску.

— Со мной ты познаешь небывалые ощущения, — продолжал нашептывать чарующий голос, — ты будешь кричать, ты будешь молить о любви, я покажу тебе твою истинную женскую природу…

Брюки Китти болтались где-то на лодыжках. Авели целовал ее грудь, живот, руки его опускались все ниже, лаская ее тело, и наконец его пальцы проникли между ее бедер во влажную глубину лона. Девушка сделала слабую попытку отстранить его руку, но он, не обращая на это никакого внимания, продолжал свое дело. Она почувствовала, что не в силах больше сопротивляться его опытным искусным рукам.

— О, ты уже совсем влажная, детка, — довольно произнес Авели. — Влажная, изголодавшаяся по любви женщина — это как раз по мне. Тебе хорошо, киска?

Хотя Китти изнемогала от желания, в глубине сознания она еще не могла смириться с поражением, поэтому стиснула зубы, намереваясь хранить молчание. Внезапно он убрал руку, прекратил эти упоительные ласки и потребовал:

— Скажи, что тебе нравится.

Она молчала, чувствуя себя так, словно вот-вот провалится в пропасть. Новое прикосновение заставило ее затрепетать от чувственного томления. Он опять быстро убрал руку, и Китти поняла, что больше не вынесет этой пытки.

— Скажи! — настаивал Авели.

— Мне нравится… — сдалась она.

— Ты хочешь, чтобы я продолжал?

— Да… — еле слышно пролепетала она, — пожалуйста…

Его палец нашел внутри ее какую-то особенно чувственную точку и стал поглаживать ее, наполняя все тело Китти истомой.